Средний пол - Страница 139

139

Объект ждал от меня объяснений, но мне ничего не приходило в голову. Наконец она отшвырнула свой стул:

— Джером наверху. Почему бы тебе не залезть к нему в кровать? — и вылетела из кухни.

Я был в отчаянии. Раскаяние, и без того заполнявшее меня, вырвалось наружу. Оно подкашивало ноги и разрывало сердце. Мало того что я терял подругу, меня еще охватила тревога по поводу своей репутации. Неужели я действительно шлюха? А ведь я даже не подучил никакого удовольствия. Но ведь я сделал это? Я позволил это сделать. За этим последовал страх расплаты. А что, если я забеременею? Что тогда? И на моем лице появилось сосредоточенное выражение, свойственное всем девочкам, когда они занимаются подсчетом дней и прикидывают количество выделений. Мне потребовалась целая минута, прежде чем я вспомнил, что не могу забеременеть. Это был единственный плюс моего позднего развития. Однако меня это не сильно утешило. Я не сомневался в том, что Объект больше никогда не будет со мной разговаривать.

Я снова поднялся наверх, лег в кровать и закрыл лицо подушкой, чтобы не видеть слепящего света летнего солнца. Но от реальности было не скрыться. Не прошло и пяти минут, как пружины кровати просели под новым весом. А когда я выглянул из-за подушки, то увидел, что это Джером.

Он, удобно устроившись, лежал на спине. Вместо халата на нем была охотничья куртка, из-под которой торчали его заношенные боксеры. В руке он держал кружку с кофе, и я заметил, что ногти у него покрыты черным лаком. В утреннем свете, лившемся из бокового окна, на его лице отчетливо проступала щетина. На фоне блеклых крашеных волос эти рыжие побеги выглядели как сама жизнь, возвращающаяся на выжженный пейзаж.

Джером зачастую принимал насмешливую позу, которая позволяла ему не участвовать в каждодневной жизни. И сейчас он напыщенно изображал любовную сцену. Он лежал на подушке, повернув ко мне голову, так что падавшая на лоб прядь волос закрывала ему глаза.

— Доброе утро, дорогая.

— Привет.

— Что-то мы хандрим?

— Да, — ответил я. — Я вчера здорово опьянела.

— А мне так не показалось, дорогая.

— И тем не менее это так.

Джером ничего не ответил, откинулся на подушки, отхлебнул кофе и вздохнул, постукивая пальцем по лбу.

— Если тебя мучают какие-нибудь банальные переживания, то имей в виду, что я по-прежнему уважаю тебя и прочее, — промолвил он.

Я промолчал. Ответ лишь подтвердил бы факт происшедшего, в то время как я делал все от меня зависящее, чтобы подвергнуть его сомнению. Через некоторое время Джером отставил кружку и повернулся на бок, потом пододвинулся и положил голову мне на плечо. Он лежал и дышал. Затем, не открывая глаз, он приподнял голову, забрался ко мне под подушку и начал тыкаться в меня носом. Его волосы упали мне на шею, а трепещущие ресницы оставляли воздушные поцелуи на моем подбородке. Его нос оказался в ложбинке на моем горле. А потом в ход были пущены и жадные губы. Я хотел только одного — чтобы он ушел, и одновременно пытался вспомнить, а почистил ли я зубы. Джером медленно забирался на меня, а я, как и накануне, ощущал лишь тяжесть его тела. Именно так мужчины заявляют о своих намерениях, придавливая женщин, как крышка саркофага. Они называют это любовью.

С минуту все было вполне терпимо. Но потом он задрал куртку и уткнул в меня свой распаленный член, снова пытаясь пропихнуть его ко мне под рубашку. Лифчика на мне не было, а ватные тампоны я спустил в уборную. Руки Джерома поднимались все выше, но мне было наплевать. Я хотел, чтобы он все ощутил сам и понял что почем. Но мне не удалось его разочаровать. Он гладил меня и сжимал в своих объятиях, а нижняя часть его тела ходила ходуном, как крокодилий хвост. И тогда без тени иронии он лихорадочно прошептал:

— Я действительно влюбился в тебя.

И его губы принялись искать мои. Он запустил мне в рот язык. И я понял, что это первое проникновение лишь предваряет следующее. Но я был на это не способен.

— Прекрати, — сказал я.

— Что?

— Прекрати.

— Почему?

— Потому.

— Почему потому?

— Потому что мне это не нравится.

Он сел. И тут же вскочил, как персонаж из старого водевиля, под которым все время складывается раскладушка.

— И не злись на меня, — добавил я.

— А кто сказал, что я злюсь? — промолвил Джером и вышел из комнаты.

Остаток дня тянулся бесконечно долго. Я сидел в комнате, пока не увидел через окно, что Джером уходит со своей кинокамерой. Нетрудно было догадаться, что меня исключили из списка исполнителей. Родители Объекта вернулись после утреннего тенниса, и миссис Объект поднялась в ванную. Из окна я видел, как мистер Объект взял книгу и забрался в гамак. Я дождался, когда в ванной польется вода, вышел через кухню на улицу и в самом мрачном расположении духа направился к заливу.

С одной стороны дома находилось болото, а с другой — грязная гравиевая дорога, которая шла через поле, заросшее высокой желтой травой. Вследствие отсутствия деревьев я довольно быстро набрел на полузаросший исторический монумент, поставленный не то в память о какой-то битве, не то для напоминания о существовавшем здесь форте — буквы покрылись мхом, и мне не удалось прочитать всю надпись. Я постоял некоторое время перед ним, размышляя о первых поселенцах и о том, как они убивали друг друга из-за лисьих и бобровых шкур. Потом я принялся сбивать ногой мох с надписи, но мне это быстро надоело. Солнце стояло почти в зените, и вода в заливе была ярко-синей. Я ощущал запах находившегося неподалеку города и дыма, поднимавшегося из его труб. По мере приближения к воде почва под ногами стала более болотистой. Я залез на волнорез и, разведя руки в стороны, начал расхаживать по нему взад и вперед, сохраняя равновесие и подпрыгивая в стиле Ольги Корбут. Однако сердце мое не лежало к этому занятию, к тому же для Ольги Корбут я был слишком высок. Потом до меня донеслось тарахтение лодочного мотора, и я прикрыл рукой глаза, чтобы защитить их от солнечного света. Мимо пронеслась моторная лодка. За рулем стоял Рекс Риз. С обнаженной грудью, в солнцезащитных очках и банкой пива в руке, он до предела выжимал дроссель, таща за собой Объект на водных лыжах. Она была в своем бикини цвета клевера. На фоне воды она казалась практически обнаженной, и лишь две полоски — одна сверху, другая снизу — отделяли ее от природы. Ее рыжие волосы трепетали как флажок штормового предупреждения. Она была не очень хорошей лыжницей, так как слишком сильно наклонялась вперед и криво располагала лыжи. Однако ей удавалось не падать. Рекс, потягивая пиво, то и дело оглядывался. Наконец лодка совершила крутой поворот, и Объект, перескочив попутную струю, со свистом пронесся вдоль берега.

139