— Привет, Мариус.
Он не отвечает, это свидетельствует о том, что он в плохом настроении, и лишь кивает головой, но мне этого вполне достаточно.
— Неужели ты не можешь найти стул получше?
— А тебе что, этот не нравится?
— Он же сломан.
— Это антиквариат. А антиквариат всегда должен быть сломан.
— Но не настолько же.
Но Мариус, прищурившись, смотрит на салон «Зебра».
— Скажи мне кое-что, маленькая Клео.
— Что именно?
— Почему у твоего отца за стойкой всегда сидят по меньшей мере трое полицейских?
— Он бесплатно поит их кофе.
— А как ты думаешь, почему он это делает?
— Не знаю.
— Ах, ты не знаешь. Ну что ж, я скажу тебе. Таким образом он платит за то, чтобы его защищали. Он предпочитает держать их поблизости, потому что боится нас, черных.
— Вовсе нет, — внезапно встаю я на защиту отца.
— Значит, ты думаешь иначе?
— Да.
— Ну что ж, царевна. Тебе виднее.
Однако я не забыл обвинения, брошенного Мариусом, и начал более внимательно наблюдать за отцом. Я начал замечать, что он всегда запирал дверцы машины, когда мы проезжали через черные кварталы, а по воскресеньям говорил в гостиной: «Им наплевать на собственность — они готовы всё уничтожить». И когда через неделю Левти снова повез меня в ресторан, я глаз не мог отвести от широких спин полицейских, сидевших за стойкой. Я слышал, как они подшучивают над моим отцом: «Эй, Милт, тебе бы надо включить в меню какие-нибудь негритянские блюда».
— Вы так считаете? — весело откликается отец. — Может, мне теперь и овощи начать перекрашивать в черный цвет?
Я вылезаю из-за стола, чтобы проверить, на месте ли Мариус. Он сидит на своем обычном месте и читает книгу.
— Завтра контрольная, — объясняет он мне. — Надо позаниматься.
— А я только во втором классе, — говорю я.
— Всего лишь во втором! Я-то думал, ты уже школу кончаешь.
Я награждаю его своей самой обворожительной улыбкой.
— Наверное, это все кровь Птолемеев. И держись подальше от римлян.
— Что?
— Ничего, царевна. Я просто шучу. — Он смеется, что с ним случается крайне редко, и его сияющее лицо распахивается мне навстречу.
— Калли! — внезапно слышу я голос отца.
— Что?
— А ну-ка немедленно иди сюда!
Мариус неловко поднимается со своего стула.
— Мы просто болтали, — говорит он. — У вас такая умная девочка.
— Не смей к ней подходить, слышишь?
— Папа! — возмущенно кричу я, оскорбленный за своего приятеля.
— Спокойно, крошка Клео, — тихо говорит Мариус. — Я буду заниматься, а ты возвращайся к папе.
Весь остаток дня Мильтон не спускает с меня глаз.
— Никогда, никогда не разговаривай с незнакомцами. Что на тебя нашло?
— Он не незнакомец. Его зовут Мариус Викзевиксард Чаллухличилчез Граймз.
— Ты меня слышишь? Держись от таких людей подальше!
И Мильтон запретил деду привозить меня в ресторан. Но не прошло и месяца, как я снова оказался там по собственной воле.
Женщины принимают неторопливость моих ухаживаний, эту праздную поступь сближения, за старомодный джентльменский обычай. (Сейчас я уже научился делать первый шаг, в отличие от второго.) Я пригласил Джулию Кикучи поехать на выходные в Померанию. Моя идея заключалась в том, чтобы перебраться на Узедом — остров в Балтийском море — и отдохнуть на этом старом курорте, который когда-то так любил Вильгельм II. Я специально обратил ее внимание на то, что жить мы будем в разных комнатах.
Поскольку это были выходные, мне не хотелось думать об одежде. Что в моем случае довольно сложно. Я надел свитер из верблюжьей шерсти, твидовый блейзер и джинсы, а также туфли ручной работы из кордовской цветной кожи, которые обычно называют «денди». Они выглядят роскошно, если не обращать внимания на искусственную подошву и толстую кожу. Эти туфли предназначены именно для загородных прогулок, чтобы можно было идти по грязи, не снимая галстука, со спаниелями. Мне пришлось ждать их четыре месяца. На коробке было написано: «Эдвард Грин. Элитная обувь для немногих». Я безусловно относился к немногим.
Я заехал за Джулией на взятом напрокат «мерседесе». Она захватила в дорогу несколько кассет и прессу — «Гардиан» и два последних номера «Паркетта». И мы двинулись по узким, обрамленным деревьями дорогам на северо-восток. Мимо пролетали дома с соломенными крышами, местность становилось все более болотистой, потом впереди появились заводи, и вскоре мы переехали через мост на остров.
Что, вот так, сразу? Нет, медленно и лениво. Сначала я напомню о том, что в Германии стоял октябрь. Несмотря на то что погода была довольно прохладной, пляж в Херингсдорфе был усеян несгибаемыми нудистами, в основном мужчинами. Они возлежали, как моржи, на полотенцах или игриво толпились под полосатыми пляжными тентами.
Я разглядывал этих натуристов с элегантной дорожки, обсаженной соснами и березами, и размышлял над тем, что меня никогда не оставляло в покое: каково это — чувствовать себя настолько свободным? Я имею в виду, что тело мое выглядит гораздо лучше, чем у них, — у меня прекрасно очерченные бицепсы, хорошо развитая грудная клетка и крепкие ягодицы, но я никогда не смогу появиться на публике в таком виде.
— Мало напоминает обложку журнала «Загар и здоровье», — заметила Джулия.
— После достижения определенного возраста людям не стоит раздеваться, — ответил я (или что-то в этом роде). Когда я оказываюсь в тупике, я предпочитаю пользоваться умеренно консервативными высказываниями. Я даже не думал о том, что произношу. Потому что внезапно все нудисты вылетели у меня из головы. Я посмотрел на Джулию. Она подняла на макушку свои серебристые очки, чтобы снять загорающих. И балтийский ветер разметал ее волосы.